Рысь

Рысь В конце зимы, когда начинается гон, рыси прогоняют прошлогодних котят и девяти-десятимесячные подростки остаются без матери, одни. Так однажды в февральском лесу были изгнаны матерью двое, брат и сестра. Какое-то время они держались вместе. Но кошечка была поумней, половчей брата, ей чаще удавалось поймать пищу, и делиться совсем не хотелось. Потому скоро она тоже его прогнала, подражая матери. До тепла она неплохо просуществовала одна. Однажды вышла к старому гнезду, где родилась, но беременная новыми котятами мать встретила ее как чужачку, и рысь отправилась по лесам искать себе территорию. Однажды она вышла к человеческому жилью. Она впервые видела людей. Пока они с братом были котятами и ходили с матерью, к человеческим поселкам не выходили никогда, — далеко было.Рысь В конце зимы, когда начинается гон, рыси прогоняют прошлогодних котят и девяти-десятимесячные подростки остаются без матери, одни. Так однажды в февральском лесу были изгнаны матерью двое, брат и сестра. Какое-то время они держались вместе. Но кошечка была поумней, половчей брата, ей чаще удавалось поймать пищу, и делиться совсем не хотелось. Потому скоро она тоже его прогнала, подражая матери. До тепла она неплохо просуществовала одна. Однажды вышла к старому гнезду, где родилась, но беременная новыми котятами мать встретила ее как чужачку, и рысь отправилась по лесам искать себе территорию. Однажды она вышла к человеческому жилью. Она впервые видела людей. Пока они с братом были котятами и ходили с матерью, к человеческим поселкам не выходили никогда, — далеко было.

Рысь

Рысь была любопытной, а потому задержалась неподалеку от лесной деревни. Временами охота уводила ее далеко, но она возвращалась, бродила вокруг, приглядывалась, принюхивалась. И почему-то ни разу не соблазнилась поохотиться на живность, что у людей была.

У деревни бродила она до осени. Впереди была зима. Рысь помнила зиму, проведенную с матерью и братом. Холод бы не страшен, но еды зимой было куда меньше, чем в сытое лето. А от людского жилья всегда несло запахами еды.

Как жить с людьми, — рысь не знала. Но рыси — звери не простые, волшебные. А эта еще и особо умная была. Видать, Богиня ее выбрала и отметила. И не зря же она все лето за людьми наблюдала. Однажды, ранним холодным осенним утром, когда ветер рвал с деревьев остатки листвы, обернулась она человеком. Как подсматривала, так и обернулась. Получилась девушка совсем юная, почти девочка. Да и что есть рысь, которой чуть больше года? — такова и есть. Но девушкой-то она обернулась, да голая совсем. Откуда у зверя одежда?

Прошлась она сначала по задворкам просыпающейся деревни, осторожно прошлась, по-звериному. Подобрала какое-то тряпье, обернулась в него. Тогда и к людям вышла.

Народ деревенский удивился, конечно. Что за пришелица? Почти голая, молчит, словно немая, слов не понимает, словно ума лишена, дрожит от холода. Не гнать же человека в лес, когда зима на подходе? Другой деревни поблизости нет. Приняли, одели, обогрели. Удивлялись только, что никакого дела не понимает.

Так она при одной семье и осталась. Дикая.

Но за зиму как оттаяла. Улыбаться стала, говорить начала, хоть и односложно, и только на вопросы отвечать. Помогать стала, — сначала в простых работах, но быстро схватывала, училась. Так и стала совсем своей, прижилась.

Года через два-три дикарка пугливая превратилась в красивую девушку. Все уж забыли, какой она к ним попала. Парни стали заглядываться на нее. Один и ей приглянулся. Приняла она его сватовство, замуж вышла, в дом мужа жить ушла. Потом дети пошли. И все было хорошо, ладно в этой семье, пока дети не подросли.

Когда старшая дочь вошла примерно в тот возраст, в каком мать из лесу вышла, ушла она однажды в лес, да и пропала. Погоревал отец, посокрушались соседи, что девочка в лесу сгинула. Ну да, — край лесной, лес дикий, всякое случается.

На другой год погодок старшей, мальчишка, так же в лесу пропал.

Потом и третий так же пропал. И тут народ зашептался уже. Вспомнили, что мать-то из леса пришла и ничего про нее не известно. Видать, детей-то ее лес тянет неспроста.

Детей в семье всего пятеро было. И когда и четвертый пропал, отец не выдержал.
Ходил слух, что далеко за лесом, в нескольких днях пути, есть село большое. А в том селе мудрая ворожея живет, ответы на все вопросы знает. Решил отец до той ворожеи дойти, чтоб правду узнать. У жены-то он пытался выспросить, да та молчала, отнекивалась, мол, не знаю ничего.

Набрал тайком волос, что жена вычесывала, собрался, сказал, что на охоту, и пошел.

Нашел то село, пришел к ведунье. Та взяла клок волос, в чашку с водой бросила и долго в ту чашку смотрела. Потом и мужика подозвала, велела смотреть. Посмотрел он в волшебную воду и увидел, как рысь девушкой обернулась, как в деревню его пришла.

Стало понятно, что было некогда. Но сейчас что делать?

Мудрая женщина ему наказ дала:
— Ты, домой вернувшись, жену не кори, не ругай. Хуже того, не бей, не убивай. Ты попроси ее, чтоб одного, последнего, она тебе оставила. И скажи, что свободна она. Захочет, пусть к детям в лес возвращается. Захочет, пусть в доме остается твоей женой.
Мужик покивал и пошел восвояси. Только, больно зол он был. Так зол, словно рысь специально из леса пришла его обмануть. Шел через лес и думал, что не станет слушать ведунью, а придет домой, убьет оборотня, зверя дикого.

Путь не близкий. И хоть быстро он шел, гонимый злостью, а все ни за день, ни за два не дойти. Встал на ночлег, костер развел. Устроился под вывороченным корнем, чтоб спину прикрывал корень, а спереди — огонь, и заснул спокойно. А ночью ему приснилось, что вышла из лесу рысь и обернулась сыном, что последний пропал. Встал парень перед ним и просит:
— Тять, ты не трогай мамку. Живы мы все. Хочешь, вернемся, хоть лес нам милей. Только, не трогай мамку! Ты пойми, мы ушли, потому что нам с людьми худо. Мамке с вами, людьми милей, а нам лес ближе. Не люди мы. Человеческое — не наше.

Проснулся мужик, от сна отмахнулся. Решил, что ворожба в голове засела, а от той ворожбы такой сон.

Весь день шел, к ночи опять ночлег себе устроил. Заснул, а ему второй сын снится. И все то же самое говорит. Обещает, что все вернутся, если он того захочет, только бы мать их не трогал.

Когда третий сын приснился в третью ночь, мужик призадумался. А на четвертую ночь и старшая дочь, что первой в лесу сгинула, во сне пришла. Проснулся от того сна мужик, не зная, что делать. Верить ли снам, или не верить? И может ему и самому жить не стоит, раз зверей народил? До деревни-то всего ничего оставалось, — к вечеру дома быть должен. Надо решать что-то.

Так он шел по лесу уже не быстро, тяжело. И не заметил даже сначала, что кто-то словно догнал его, рядом идет. А как поднял глаза, посмотрел, узнал свою старшую дочь. Повзрослела, не девочка уже. Тут дочь заговорила.
— Ты верь отец. Это мы к тебе во сне приходили. Все правда, живы мы все и выбрали свою дорогу, свою жизнь. И правда то, что вернемся мы, если ты на маму зло держишь, недоброе замышляешь. Только, как ты людям объяснишь, где мы все были?
— Ты, отец, ведунью послушай. Не гневайся на мать, — любит она тебя. А то бы давно в лес ушла. Дай ей самой выбирать. А братец младший в лес не пойдет, не бойся. Младший — твой сын, человеческий. В нем нашего немного, — только чутье звериное, да понимание леса.

Сказала это, посмотрела ему в глаза, да и скрылась среди деревьев, — то ли человеком ушла, то ли рысью обернулась.

Злости в мужике не осталось вовсе. А как до дома дошел, жена его встретила. По глазам ее понял, что знает она, куда ходил. Да и как ей-то не знать, если и дети-звери знали.

Сел мужик в избе на лавку, да и рассказал жене все: и что у ворожеи в чашке увидел, и как убить ее хотел, и как дети ему во снах являлись, и про дочь, что сама пришла, — все выложил.

Жена стоя его слушала. А как договорил, села с ним рядом.
— Все так. Зверем я была, к вам пришла перезимовать. По душе мне пришлась человеческая жизнь, потому задержалась. А потом — ты. Полюбила я тебя, поверь. Потому и детей столько рожала, что видела, — все мои, рысьи дети. Рожала, пока твоего, человечьего не родила, чтоб по-вашему было, чтоб в старости тебе радость и опора была. Правду дочь тебе сказала, твой он, младшенький. А со мной решай, как знаешь. Могу уйти. А позволишь, — останусь.

Пока говорила она, мужик себя, сердце свое слушал. Нет, не хочет он жену-оборотня гнать. Любит ее, — родная стала. Даром, что рысь.
Так и осталась рысь человеком свой век доживать. А младший сын охотником стал хорошим, лучшим в тех местах. Только, как-то само случилось, что рысь в тех местах не добывали, мех рысий не носили, не торговали. Лет через двадцать никто и не сказал бы, почему. А просто так, — не принято.

.